Это
было так давно. Господи, какой же я старый. Помню, как в один из
воскресных дней к нам в храм, уже после службы, зашла молодая высокая
девушка. Не могу назвать её красавицей, и в тоже время, черты её лица
располагали к себе. В глазах читалась внутренняя свобода и
раскованность. И ещё, сразу было понятно, что она нерусская, хотя и
славянка. ----------------------<cut>----------------------
-
Я Зорица Андрич из Сербии. Мой отец работает в Москве, а мы будем жить
у вас в посёлке. Теперь я буду приходить к вам в храм, а вы, батюшка,
будете моим духовным отцом. Этот абсолютно безапелляционный тон,
эти резко очерченные тонкие губы, растянувшиеся в широкой улыбке. Да, в
этом была вся наша Зорица. Совершенно и во всём свободный человек. Она
не задумываясь, могла позвонить тебе ночью и задать вопрос, который
вполне можно было бы разрешить и днём. Причём, ей и в голову не могло
придти, что она делает что-то не так. И что её поступки могут вызывать,
у кого бы то ни было, раздражение или досаду.
Зорица раньше
довольно серьёзно занималась баскетболом и играла за молодёжную сборную
своей страны, а сейчас, пока её отец работал в Москве, училась на
журналиста.
Понятное дело, что девушка с таким
непосредственным отношением к жизни, вскорости перезнакомилась,
наверное, со всеми сербами, работавшими в Москве и учащимися в Троицкой
семинарии. О ком не спросишь, все ей хорошо знакомы, и даже закадычные
друзья. Причём, для друзей она была абсолютно открыта, и готова была
поделиться всем, что имела в личной собственности. А поскольку имела
она немного, то и делиться ей пока ещё было нечем, за исключением
внимания и сердечного тепла. Хотя, согласитесь, сегодня этого, как
раз-то, чаще всего и не хватает.
Зорица очень любила свой
родной Новий Сад. Рассказывая о нём, она воодушевлялась, её глаза
начинали блестеть, а голос неизменно переходил на верхние тона от
восхищения его улицами и домами, а самое главное, мостами. Но мы,
всякий раз, как только начинался рассказ о Новем Саде, старались
перевести разговор на другую тему, потому, что как только дело доходило
до мостов, Зорица начинала плакать в голос. Потому, что знаменитых
мостов через Дунай в Новем Саде тогда уже не было. А сама девушка
вспоминала, как они со сверстниками выстраивали из самих себя живой
щит, чтобы спасти эти самые мосты. Но ничего не получилось, и на её
глазах американские самолёты бомбили её детство.
Живя в нашей стране, сербская девчонка обрела новую родину. И особенно она не уставала восхищаться нашими святынями. – О, Лавра! О, преподобный Сергий! И таких «о!», из её уст, да ещё с могучим сербским акцентом, исходило безконечное множество.
В
вопросах веры Зорица была носителем какого-то абсолютно детского
мировосприятия. Она никогда не задавалась скептическими вопросами, всё,
что она видела, или, с чем сталкивалась, казалось ей истиной в
последней инстанции, а её делом было — радоваться. И она радовалась. —
Батюшка, — говорила она мне, — у вас в России всё так…, — и она
пыталась подобрать то слово, которое могло бы вместить в себя всё её
восхищение нашими святыми, подвижниками, и просто верующими людьми. Но
из всех слов, что хотелось ей высказать, оказалось, что кроме как
«прикольно», у неё ничего больше не находилось. Всё у неё было
«прикольно». Возвращается из Дивеева, впечатлений столько, что и
говорить не может.
– Зорица, тебе понравилось в монастыре? – Ой,
батюшка, слов нет. Она делает жест руками, закатывает глаза и
произносит свою знаменитую фразу: — В Дивеево всё так «прикольно»!
Приезжал при ней к нам служить на престол наш владыка. Зорица
внимательно ловила каждое слово из его проповеди. А за праздничным
столом ухитрилась угостить святителя сербским блюдом из фасоли. Потом
она ещё долго вспоминала разговор с ним и неизменно заканчивала свой
рассказ словами: — Наш владыка, у неё получалось «владика», такой
«прикольный»!
Понятно, что и сама Зорица старалась рассказать
нам о своей родине, её святынях. И чаще всего она называла имя
святителя Василия Острожского. – Мы, сербы, почитаем его как вы
почитаете преподобного Серафима. Он очень любил людей. Батюшка, как я
хочу, чтобы ты побывал у нас в Черногории у святителя Василия .
Как-то
после очередной поездки домой, Зорица привезла нам фильм о великом
святителе. Правда, фильм был на сербском, и поэтому она, как могла, его
переводила. Меня поразили такие кадры. Не помню, уж по какой причине,
возможно в связи с недавней войной, мощи святителя провозили крестным
ходом по сербской земле. И вот показывают: лошадь. На лугу пасётся
лошадь, а мимо на автомобиле везут святые мощи. Лошадка прекращает
щипать траву, тревожно вытягивает шею в сторону передвигающейся
автоколонны, и вдруг срывается с места и галопом скачет за мощами.
Машины ускоряют ход, а лошадка всё скачет и скачет.
Это кадры,
что успели отснять создатели фильма, а вообще, рассказывали: бывало, за
мощами вслед увязывались стада рядом пасущихся овец и коз. Животные
чувствовали святыню и не хотели уходить от неё.
Зорица прожила с
нами несколько лет. За это время она получила высшее образование,
успела поработать в Москве, а потом, всё же, засобиралась домой.
Прощаясь, она подарила нам большую икону святителя Василия. Обняла меня
одной рукой, другой, размазывая слезы на щеках, и сквозь всхлипывания
проговорила: — Так жалко уезжать, я уже полюбила всех вас. – И потом,
глядя на меня сверху вниз, добавила: — Батюшка, ты такой «прикольный».
Приезжай к нам в Сербию, я буду молиться, чтобы ты побывал у святителя
Василия.
Все эти годы образ Василия Острожского висел у меня в
алтаре. Иногда, глядя на него, я вспоминал нашу Зорку, и молился о ней.
Где ты сейчас, добрый друг, как сложилась твоя судьба? И вот в мае
звонок. Звонит верующая женщина, моя хорошая знакомая: — Батюшка, мы
здесь с друзьями подумали, и решили, что тебе этим летом нужно будет
обязательно съездить в Черногорию. Есть возможность. Ты там и по святым
местам поездишь, о нас всех помолишься, да и отдохнёшь. Так что —
матушку «подмышку» и вперёд.
Вот так-так, да я уже не помню,
когда в Москву-то последний раз ездил. А тут Черногория. Во-первых,
далеко, а во-вторых, я за границей ни разу не был, страшновато. А как
здесь без меня приход останется? Да и где я столько денег наберу, чтобы
нам с матушкой по Европам путешествовать? Поэтому, я, естественно,
отказался. И, хотите, верьте, хотите – нет, но пошла такая
«бомбардировка». Чуть ли не каждый третий разговор с людьми, и даже
незнакомыми мне, сводился, в конце концов, к Черногории. Всё, свет
клином на ней сошёлся. Да, что же это за такое!? Пришлось лезть в
интернет. Открываю святыни Черногории, и первой строкой – святитель
Василий Острожский. И я всё понял.
Набираю номер моей знакомой: — Маша, я согласен. Чёрные
Горы – удивительно красивая земля. Море, прозрачное, как стекло,
непередаваемо прекрасного цвета. Солнце и люди. Если и существует рай
на земле, так это в Черногории. Мы летели на «деревню к дедушке». Я
поначалу думал, что лечу в один город, а меня привезли совершенно в
другой. Как хорошо, что нас встречали. Мужчина и женщина. Женщина
размахивала листком бумаги с нашей фамилией. Люди нам совершенно чужие,
но встречали, словно старых друзей. Оно и понятно, мы же православные.
Никогда
и нигде нас так не принимали, как в этом доме в посёлке Светый Стефан.
Мы с матушкой никак не могли понять, почему к нам скромным сельским
священникам так отнеслись? Может, нас с кем-то спутали? Я попытался
было осторожно разведать, но в ответ мне только улыбались и
успокаивали: — Всё в порядке, батюшка, мы ждали именно вас. И начались
поездки по монастырям и храмам. И каждая поездка становилась для нас
откровением и сопровождалась очередным чудом.
Ну, представьте,
нас заводят в совершенно пустой храм, открывают раку, и перед нами мощи
святителя Петра Цетиньского, а на них сверху — десница Иоанна
Крестителя. К нам подходит монах, и ничего не говоря, вручает акафист
Предтече Иоанну на русском языке. И мы с матушкой вдвоём служим
молебен. Когда в Москву привозили эту святыню, люди сутками стояли
только для того, чтобы приложиться к ней, а нам, пожалуйста, хоть весь
день. Только молитесь, не умолкайте.
Нас всё удивляло в
Черногории, и особенно сами черногорцы. Мы подружились с нашим гидом и
шофёром, и кормильцем, и, как про него сказала наша хозяйка Грета:
«Милорад – это наше всё». Причём, не познакомились, а именно
подружились. Крепкий сильный мужчина, инструктор по дайвингу, и ещё
много по чему. Вылитый Эмир Кустурица. Кстати, когда последний бывает в
Черногории, то неизменно заезжает к Милораду.
Помню, как он
рассказывал нам о чуде, произшедшем на его глазах с парализованной
девочкой, исцелившейся возле мощей преподобного Симеона Дайбабеского.
Рассказывает, и, умиляясь, плачет. Я поначалу думал, что Милорад сам по
себе такой человек, но потом, познакомившись с другими сербами понял,
что они здесь все такие. Да и как можно быть другим, когда живёшь в
окружении таких святынь, а у тебя самого под боком пещерный храм, чуть
ли не первого христианского века. Преподобный Симеон, монах из Острога,
в начале прошлого века раскопал своими руками этот самый древний храм.
А указание о том, что храм существует и его нужно обязательно найти,
пришло во сне простому пастуху, некогда жившему здесь, и пасшему рядом
с пещерой своих овец.
Монах раскопал пещеру, устроенную крестом,
с маленьким помещением пещерного храма, и остался в нём на всю жизнь.
Уже в наши годы, когда обретали мощи преподобного Симеона и открыли его
гробницу, то благовонный запах вдруг стал неудержимо распространяться и
накрыл всю округу. В километре от входа в монастырь раскинулся
корпусами алюминиевый завод. Так вот, благоухание от мощей перекрыло
собой все производственные запахи. А люди не могли понять, откуда всё
это, и только потом узнали.
Мы вошли в пещерный храм, молодой
человек, единственный, который там находился, разрешил нам самим
открыть раку и приложиться к благоухающим мощам. Мы в абсолютном
одиночестве стояли в древнем храме рядом с преподобным, и пели тропари.
Русские и сербы, объединённые одной верой, одной историей, одной
Любовью. И нам не нужен был переводчик, мы так легко понимали друг
друга.
И вот, наконец, Острог. Описать дорогу к монастырю
словами невозможно, её нужно именно проходить, или проезжать, причём
лучше всего двухэтажным экскурсионным автобусом. Только в нём,
пробираясь по узкому серпантину, где разойтись, по-моему, возможно
только двум встречным осликам, и непонятно каким образом проложенном на
такой высоте, ты по-настоящему начинаешь осваивать Иисусову молитву, и
творишь её не в тишине сердца, а на весь салон. Причём, точно так же
рядом с тобой в унисон её орут и остальные попутчики. Всё-таки, ничто
так не сближает людей, как совместная молитва.
Наша встреча со
святителем состоялась, и я понял, почему та лошадка всё мчалась и
мчалась вслед за святым человеком. Всякий раз, вновь и вновь вставая в
очередь к мощам, я вспоминал её бег, и думал, а у меня насколько хватит
сил? И только после прочитанной над нами отцом Венидиктом молитвы возле
мощей святителя, мы смогли расстаться с этим местом.
На
обратном пути Милорад завез нас в женский монастырь в Рустово. Лучше бы
он этого не делал, потому, что стоит он у меня теперь перед глазами, и
всё тут. Вспоминается, как принимали нас матушки монашенки с
послушницами – искушеницами. Столько внимания и тепла, я же ведь теперь
всегда сравнивать стану.
Монастырь, как и многие здесь храмы,
стоит на вершине горы, с которой открывается необыкновенный вид на
Адриатическое море. Тишина. Море, горы и птицы. И Бог.
Мы
послужили молебен в новом деревянном храме, освященном в честь наших
Царственных страстотерцев. После молебна сёстры рассказали нам, что
этот храм, оказывается, был построен по благословению и попечением отца
Илии. Он приезжал в Черногорию несколько лет назад, и его точно так же,
как и нас, возил по святым местам всё тот же Милорад. Но приезжал он не
один, а в сопровождении своих состоятельных духовных чад. Они проехали
здесь по многим православным монастырям, посмотрели состояние храмов и
монашеских келий. Результатом поездки стала значительная помощь
Сербской церкви.
А когда они приехали в Рустово, то батюшка неожиданно обратился к своим спутникам: —
Братья, соберём наши карманные деньги и сделаем взнос на устроение в
Черногории храма в память о русских страдальцах. Карманных денег и
хватило на то, чтобы построить эту славную церквушечку. А после
постройки храма один из благодетелей побеспокоился о его внутреннем
убранстве. Во время освящения церкви митрополитом Амфилохием, из числа
искушениц две сестры были пострижены в монашество с именами Ольги и
Татианы.
Уже прощаясь, я подошёл к матушке Ольге, совсем
худенькой и воздушной на вид девочке. — Скажи, матушка, монахом быть
тяжело? Она засмеялась, протестующее помахав руками: — Нет-нет, монашество — это радость! И улыбка во всё лицо, как у Зорицы. Когда
одна из молоденьких матушек благословлялась, я взял её запястье и
показал своей матушке: — Ты посмотри, какие у неё тоненькие ручки. На
что моя вторая половина мне тихо заметила, что и у неё самой они не
толще.
Рассказывают, что здесь, недалеко от монастыря
тренировалась группа альпинистов перед восхождением на Эверест. Сперва
они должны были пройти местные подъёмы, затем продолжить тренировки на
Монблане, а потом уже и штурмовать высочайшую вершину планеты. Две
альпинистки как-то зашли в монастырь, да так и остались в нём на всю
жизнь. Теперь они здесь штурмуют свой духовный Эверест.
А
однажды Милорад указал мне на остров Святителя Николая и сказал: — Я
возил туда на лодке отца Илию. От острова Свята Стефана, вон туда.
Видишь? Там на острове стоит маленький храм Святого Николая. Батюшка в
нём молился, потом я отплыл от берега, а он разулся и опустил ножки в
воду. Старец смотрел на меня и улыбался счастливый, как ребёнок.
Никогда прежде он не входил в море.
Нас там любят. Отец
Хризостом, игумен маленького островного монастыря на Скадарском озере,
бывший краповый берет, воевал вместе с нашими добровольцами за Сербию.
Так вот, он всегда пребывал в полной уверенности, что все русские
святые. Когда его потом, после начала туристического бума, вновь
спросили: – Ты и теперь уверен, что все русские святые, и даже те, что
сюда приезжают? Он, помолчав, ответил: — Да, наверное, кроме этих все
остальные святые. А потом всё равно добавил: — эти тоже святые, только
они этого, к сожалению, не знают.
Отец Миленко из Котора, уже
поздно вечером провёл нас в храм в честь евангелиста Луки и вынес из
алтаря серебряный ковчег с большой мироточащей частицей его мощей. Мы
прикладывались к мощам и не могли ничего понять, нас охватил
необыкновенный восторг и одновременно радость. Мы не могли оторваться
от ковчежца, всё, продолжая и продолжая прикладываться к святыне. Это
было пиршество духа, мы были счастливы. Отец Миленко вдруг куда-то
убежал, и мы услышали запись хора Троицкой лавры. – Отец Александр из
Москвы подарил, — всё повторял батюшка, одновременно вместе с нами
испытывая блаженный восторг. Он ещё что-то говорил, но мы не понимали
его слов. Но зато отлично поняли, что русские и сербы братья во Христе,
братья на веки. Они простили нам наше предательство.
Совсем
недавно для того, чтобы отделить Черногорию от Сербии задумали провести
по Черногории опрос: — Кто вы — черногорцы, или сербы? Один из
уважаемых старейшин большой патриархальной семьи на вопрос детей и
внуков, что им отвечать. Сказал: — Пишите, мы — Русские.
Наш
самолёт взмывал над морем и чёрными горами, мы возвращались домой.
Нужно будет ещё осмыслить и уложить по полочкам, всё, что мы здесь
увидели и услышали, найти подходящие слова и определения. Ведь здесь
даже кошки отзываются на «мац-мац», а не как у нас — на «кис-кис», это
точно, я проверял. А пока, я подобно апостолам на горе Фаворской только
и могу, что лепетать какие-то обрывочные безсмысленные фразы.
Зорица,
милая-милая Зорица, спасибо тебе, за твои молитвы. Мы побывали на твоей
родине, мы прикоснулись к твоим, а теперь уже и к нашим, святыням. Мы
подружились с людьми Черногории, и даже приняли участие в праздновании
Славы в одной из здешних семей. И если ты когда-нибудь спросишь
меня: — Батюшка, тебе понравилось у нас? Я, наверно, только и смогу что
безпомощьно ответить: — Зорица, у вас там так «прикольно»!